Пришла его очередь заступить на вахту, пока оба напарника завалились на кровати и пытались урвать хоть немного сна.
Удовлетворившись текстом, который он решил пока что закончить, Финн выключил компьютер. Он встал, потянулся, разминая спину и шею, и тоскливо размечтался о завтраке: блины с черносмородиновым джемом и галлон горячего кофе. Потом распутал тянувшиеся за Кертом провода и поднял камеру.
Стоя у окна, он снимал последние кадры первого дня войны, молниеносные вспышки летевших ракет и бомб, следы трассирующих снарядов. Он мысленно представлял, сколько они увидят руин, когда рассветет. И сколько они смогут заснять.
– Приятель, я буду жаловаться на тебя в свой профсоюз.
Финн опустил камеру и повернулся к Керту. Оператор стоял возле кровати и протирал усталые глаза.
– Психуешь, потому что я умею обращаться с этой малышкой так же хорошо, как и ты?
– Дерьмо собачье! – Возмущенный Керт подошел к нему и забрал камеру. – Ни черта ты не умеешь делать, кроме как красиво выглядеть на пленке!
– Тогда будь готов это доказать. Мне надо прочитать текст.
– Ты здесь начальник. – Он молча перематывал кассету, прислушиваясь к взрывам бомб. – Мы собираемся отсюда выбираться?
– У меня в Багдаде есть друзья. – Финн смотрел на огни, вспыхивавшие на горизонте. – Может быть.
Как только последняя речь была завершена, последняя рука пожата, последняя щечка поцелована, Дина стремглав бросилась к телефону. Пока она звонила Фрэн и Ричарду, Джеф из соседней кабинки набирал номер комнаты новостей в Чикаго.
– Что? – зарычал в трубку Ричард. – Что там такое?
– Ричард? Ричард, это Дина. Я в Индианаполисе, еду в аэропорт. Я слышала про воздушный налет и…
– Ага, точно. Мы тоже слышали. Но у нас здесь свои небольшие проблемы. У Фрэн начались роды. Мы сейчас как раз собираемся в больницу.
– Сейчас? – Дина почувствовала, что в ее нервах вот-вот произойдет короткое замыкание, поэтому изо всех сил прижала пальцы к виску. – Я думала, у нас есть еще десять дней.
– Скажешь об этом Большому Эду. Дыши, Фрэн, не забывай дышать.
– Слушай, я не хочу тебя задерживать. Только скажи мне, что с ней все в порядке.
– Она только что доела полпиццы, поэтому и не говорила мне, что у нее начались схватки! Она уже позвонила Бачу. Похоже, что завтрашнее шоу отменяется. Нет, черт побери, ты не будешь с ней разговаривать, Фрэн, ты будешь дышать!
– Я приеду как можно скорее. Скажи ей… О Господи, просто скажи ей, что я еду!
– Я рассчитываю на тебя. Э-ге-гей, у нас будет малыш! Все, пока.
В трубке послышались короткие гудки, а Дина застыла, прижавшись лбом к стене.
– Что за день!..
– Финн Райли сообщил о воздушном ударе.
– Что? – Опять встрепенувшись. Дина рывком повернулась к Джефу. – Финн? Значит, с ним все в порядке?
– Он был на связи со студией, когда начался обстрел. Он передал примерно пять секунд репортажа, а потом связь прервалась.
– Так что мы не знаем… – медленно проговорила она.
– Эй, перестань, он и раньше выбирался из похожих переделок, верно? – Джеф обнял ее за плечи и повел к машине.
– Да, конечно. Конечно, он выберется.
– И посмотри на это с другой стороны. Мы удираем отсюда как минимум на час раньше, потому что все захотели пойти домой и включить телевизор.
Она чуть не рассмеялась.
– Ты молодец, Джеф.
Он радостно ей улыбнулся.
– Ты тоже.
Было шесть часов утра, когда Дина наконец-то открыла дверь своей квартиры и, шатаясь, вошла. Она провела на ногах ровно двадцать четыре часа и умирала от усталости.
Но зато, напомнила себе Дина, выполнила свои профессиональные обязанности и увидела свою новорожденную крестную дочку.
Обри Дина Майерс, думала она и сонно улыбалась, направляясь прямо в спальню. Восьмифунтовое чудо с рыжими волосами.
После того, как прямо на ее глазах в мире появилась эта новая, невероятно красивая жизнь, было трудно поверить, что на другом конце света сейчас бушевала война.
Но, стянув с себя одежду и чувствуя бесконечную благодарность за то, что ее утреннее шоу отменили, Дина включила телевизор, и эта война ворвалась в ее дом.
Который час сейчас в Багдаде? – задалась она вопросом, но ее ум был уже не в состоянии справиться с математическими вычислениями. Оставшись в нижнем белье. Дина медленно опустилась на край кровати и попыталась сосредоточиться на кадрах и сообщениях. «Будь поосторожней, черт тебя побери!» С этой мыслью она скользнула под покрывало и провалилась в глубокий сон.
Поздно вечером первого дня войны в Персидском заливе Финн обосновался на саудовской базе. Он устал, проголодался и страстно мечтал о ванне. Он слышал гул реактивных самолетов, подымавшихся с летного поля и направлявшихся в сторону Ирака. Другие репортеры, думал Финн, сейчас передают свои сообщения.
У него было ужасное настроение. В результате ограничений, наложенных Пентагоном на прессу, ему приходилось ждать своей очереди для того, чтобы попасть на фронт, и даже тогда он смог бы поехать только туда, куда разрешат военные власти. Впервые со времен второй мировой войны все сообщения должны были подвергаться цензуре.
Для Финна слово «цензура» звучало хуже любого ругательства.
– Не хочешь побрить свою хорошенькую мордашку?
– Заткнись, Керт. Мы идем в десять. – Он прислушался к обратному отсчету в своем наушнике. – В эти предрассветные часы второго дня «Бури в пустыне»…
Сидя на своей кушетке в Чикаго, Дина наклонилась вперед и внимательно изучала изображение Финна на экране. «Устал», – подумала она. Он выглядел ужасно уставшим. Но жестким и настороженным. И живым.